«ГРОССМЕЙСТЕР»

По следу было видно, что это был он – тот старый, матёрый лисовин. Взяв след около совхозного тока, я уже полчаса распутывал его головоломные ходы, достойные опытного шахматиста. Про себя я так и прозвал его – «Гроссмейстер».

Вот уже два года подряд я безуспешно охотился за ним, и каждый раз проигрывал ему вчистую – слишком опытен был лисовин, постоянно живущий рядом с людьми. Иногда мне казалось, что он предугадывает мои поступки и ведёт меня по своему следу так, как ему хочется, учитывая всё: быстроту моего хода, время суток, выбирает места, где меньше всего заметна его рыжая шуба. За два года охоты я ни разу его не видел, и в тоже время был уверен, что он где-то рядом. С какой-то великолепной небрежностью делал гроссмейстер очередной ход, и ни разу в его следах я не заметил торопливости, не нашёл на ветвях деревьев и низкорослых степных кустарниках ни одного волоска с его богатой шубы.

Снег в этом году лёг поздно, и сразу задули ветра, перепадавшие время от времени пороши подновляли снежный покров, латая бурые прорехи на ослепительно белом степном покрывале. Круглый чёткий след протянулся вдоль околицы деревни и тем же неторопливым росчерком пересёк поле, уводя к колкам – берёзовым островкам в степи.

Странно было и то, что деревенские собаки не проявляли, как мне казалось, достаточной враждебности к постоянному ночному гостю. Лисовин равнодушно прошествовал мимо кружева мышиных следов на тонкой белизне свежего снега, не ткнувшись носом ни в одну пахучую норку. По всему было видно, что гроссмейстер где-то плотно позавтракал и шёл теперь на отдых – подремать где-нибудь в кустарниковой чащобе под посвист степного ветерка, уткнувшись носом в густой завес пышного хвоста.

Чаще стали попадаться заячьи следы – малики. Размашисто испятнали они снег, казалось лунной ночью затеяли здесь беспечные зверьки игру в весёлую чехарду. Лисовин не стал прятать свой след в путанных набродах зайчишек, а прямо прошёл к берёзовому острову с густым подсадом шиповника. Остров этот имел форму молодого месяца, обращённого ко мне острыми концами полукружья. Я уже знал, что там, в середине, есть одно местечко, хорошо защищённое от северного ветра высоким песчаным бугром.

«Что ж, гроссмейстер, – подумалось мне, – следующий ход за мной. Я знаю, как подойти к твоей лёжке так, чтобы все выходы с неё были видны, как на ладони. А вот и твой обратный след, скидка перед лёжкой. Наверное, не так просто придумывать каждый раз новые ходы, да ещё после плотного завтрака, и на этот раз тебе пришлось повториться. Прошлый раз ты ушёл с лёжки, как только я пересёк открытое пространство перед тем, как зайти в лесок. Тебе сверху было виднее. А сейчас я обойду тебя сверху, не поленюсь сделать километровый крюк. Ага, вот ты прячешь свой след в заячьий малик, и теперь уже напрямик идёшь к лёжке, а мне пора взять правее!»

Осторожно я отмериваю широкий круг и с вершины песчаного бугра, сняв из предосторожности шапку, вглядываюсь в непролазную чащу. Нет, не видно в гуще колючих ветвей шиповника золотисто-оранжевой шубы. Что ж, я на это и не рассчитывал. Сейчас я встану во весь рост, а там посмотрим, у кого крепче нервы! Приложив ружьё со взведёнными курками к плечу, я быстро выпрямляюсь. Чуть дрогнули густые ветви, и мой дуплет, опережая зверя, изрешетил снег вокруг лёжки. Перезарядив ружьё, я бросаюсь вниз, боком продираюсь сквозь чащобу. Вот... Но что это? Передо мной, вытянувшись, лежит... заяц, битый наповал двумя зарядами крупной дроби! Я гляжу на него почти с испугом, – слишком неожиданным было превращение огромного рыжего лисовина в тщедушного молодого зайчишку-сеголетка.

Забыв на снегу свою жалкую добычу, я бросаюсь к следам. Лисий след тянется только до опушки, а там, широким махом уходит влево, в конец второго рога «полумесяца». Торопливо бегу по следу, и в самом конце кустарниковой поросли, среди пучков ржавой травы, нахожу свежую лёжку. Место совсем открытое! Где же тут спрятаться матёрому лисовину? Но он тут лежал, и крепко лежал, не стронувшись и тогда, когда я обходил вокруг всего острова, проверяя выходной след. После моих выстрелов он ушёл к оврагам, где норы, как соты, густо источили глинистые склоны.

Эту партию ты снова выиграл вчистую, Гроссмейстер, и мой дуплет прозвучал, как салют твоему блестящему ходу!

Д. Филин