«БОМЖ» РИТА

– Э-э, дело не в том, что ты выпустил книгу или вышел на сцену и спел. Главное – в твоём внутреннем мире, если ты про себя поёшь, ты уже творческий человек. А мои стихи ведь есть в книгах у маститых поэтов Тувы. Как выпью, начинаю читать их людям. К тому же, я не подхожу этому лживому миру. В том мире, наверно, заживу по-настоящему счастливо.

– А отчего же этот мир вдруг стал лживым?

– Конечно, лживый, сама подумай: каждый, приобретя где-то товар, норовит подороже продать его в другом месте, обманывая при этом других и думая только об одном – как бы разбогатеть.

Друзьям Риты некогда спорить на философские темы с подпольным поэтом Монгушем, и возвращают они спорщиков к реалиям лживого белого света.

– Ча, Монгуш! Держи стопку, только что ведь жаловался, что голова болит, – Виталий налил из бутылки содержимое в пластмассовый стакан, протянул ему.

– Поговоришь с Маргаритой, и головная боль забыта, – нараспев проговорил рифму Корген-оол, двумя руками принимая стопку.

Следующая предназначалась для Риты. Она не забыла, что ищет деньги на справку, поэтому лишь пригубила и протянула стакан обратно.

– Да что вы? Нельзя худое другим оставлять, допивайте, – начал уговаривать Риту Виталий.

Обычно компаньоны жадничают, норовят сами выпить побольше, а тут тоже вместе с Виталием начали уговаривать. Маргарита Николаевна не заставила себя долго упрашивать, и, немного помедлив, опрокинула стопку. И всё. Вот она наша проклятая привычка, из-за которой и совершается зло. В ней наше бессилие, из-за нее мы не можем начатое однажды довести до конца. Кто знает, если бы Маргарита Николаевна была стойкой и в этот раз не стала бы пить, конец этой печальной истории, наверняка, был бы другим.

В стане бомжей стало весело – пропитые насквозь, они сразу захмелели, и смех, слезы, и песни, как всегда, полились сами собой...

Маргарита Николаевна очнулась во дворе своего дома в Шанхае – дом был на замке. Как она здесь очутилась, не могла вспомнить. Видимо, от самого центра пешком приковыляла. В памяти, словно на киноэкране, промелькнули события дня: утренняя встреча с Сергек-оолом, «посиделки» у костра, сиплый голос тети Мани, лапающие ее руки Виталия. Тут она вспомнила, что вырвалась, когда Виталий начал тащить её в какой-то подвал, и направилась в сторону дома.

Скрипнула калитка, и во дворе появился Слава. Когда Гиты не была, Маргарита Николаевна нормально разговаривала с зятем. Не заходя в дом, она сразу сообщила ему приятную весть – о пенсии, и о том, что для этого ей нужна совсем небольшая сумма. Слава вытащил из кармана пятьдесят рублей и протянул теще.

– Почему это ты пьяному человеку деньги даешь? – прозвучало вдруг, и Гита пулей влетела во двор. – Тебе приятно мою мать напоить?

– Да о выпивке и речи не шло, я дал ей денег на справку, за которую твоя мать должна заплатить завтра, – начал оправдываться он.

– Завтрашнее завтра бы и отдал. Сегодня она их все равно пропьет.

– Ты, что ли, тут самая важная, сучка! – У Маргариты Николаевны затряслась грудь. – Зять дал мне деньги, да! Захочу – пропью, захочу – покрошу и съем! Это моё дело! Ты-то что возникаешь?!

– Мама, ты напилась, да ещё и кричишь тут! Я же тебе давно сказала: напьёшься – чтобы духу твоего здесь не было! Отдавай сюда деньги. Если они нужны, завтра возьмёшь.

– На, подавись! – Маргарита Николаевна швырнула дочери в лицо скомканную бумажку, хлопнула калиткой и пошла шатаясь в сторону центра города.

Гита долго смотрела вслед матери, стоя у калитки. Хотела было окликнуть ее, да вспомнила, какая она, когда бывает пьяной – спать никому не даст. «Пусть протрезвеет, потом придёт. А если деньги ей дать, она и не протрезвеет», – подумала Гита и зашла в дом.

* * *

Проклятый вопрос, где провести ночь, вновь неумолимо встал перед Маргаритой Николаевной. С мыслью о том, что лучшего пристанища, чем тёплый подвал, занятый тетей Маней и остальными, ей не найти, она поплелась в сторону пятиэтажек. Неожиданно она заметила, что очутилась около пятиэтажного дома, где живет её дочь Зита. Даже скамейка, на которой она не раз отдыхала, стояла целохенькой. «Видимо, я все-таки должна встретиться с Зитой. Неужели она пожалеет для меня пятьдесят рублей?». Эта мысль заставила Риту решительно нажать на кнопку звонка квартиры.

– Кто там? – раздался такой родной для Маргариты Николаевны голос, который она узнала бы из тысячи тысяч.

– Это я, дочка. Мама... Твоя мама.

Шорох за дверью пропал.

– Зита, дочка, это я, твоя мама, – повторила она.

– Мама, это ты? Что ты так поздно ходишь по городу? – всё так же через дверь спросила дочь.

– Да... один лишь вопрос, дочка. Спрошу и сразу же уйду.

Послышался звук поворачивающегося ключа в замке, и дверь открылась. Зита стояла в ночном халате, с распущенными длинными волосами. Унаследованные от матери лицо, большие глаза и густые брови, гибкий стан делали её похожей на сказочную царевну.

– Ба, так ты пьяна?

– Да, недавно только чуть-чуть выпила. Прости меня.

– Ну, проходи на кухню, чаю попей – протрезвеешь. А одежда-то у тебя какая грязная. Послезавтра у меня выходной, приходи сюда – помоешься, постираешься.

Проходя на кухню, Маргарита Николаевна окинула взглядом зал, застланный коврами, обставленный мебелью. «Хорошо живет», – подумала она о дочери. «Садись сюда», – пригласила дочь. На спинке стула висел мужской пиджак. Зита торопливо взяла его в охапку и унесла в другую комнату. Маргарите Николаевне показалось, что она где-то видела этот пиджак, но где – не могла вспомнить. «Да что это я? Мало ли во что одетого зятя может привести моя дочь Зита, такая красавица», – подумала она. Тут раздался телефонный звонок, и Зита с кем-то заговорила. Маргарите Николаевне захотелось облегчиться. Она подошла к одной из двух дверей, гадая, какая же из них ведет в туалет. Тут одна из дверей открылась, и в коридор вышел мужчина в одних трусах, с махровым полотенцем через плечо. Маргарита Николаевна сразу же узнала Сергек-оола. «Ну да, конечно, в этом пиджаке он был утром», – вспомнила Маргарита Николаевна. Два человека долго стояли как вкопанные, молча глядя друг на друга.

– Ты, Рита? Зита, кажется, твоя дочь? То-то я никак не мог вспомнить, на кого она похожа. Вот теперь я всё понял, – нарушил неловкую паузу Сергек-оол.

– Как, вы знакомы? – спросила нечаянно услышавшая эти слова Зита.

– Не то что знакомы, а даже больше, чем родные. А что это ты позволяешь чужому мужику в своей ванной мыться?

– Ну почему – мужик? Это же... Сергей Каадыр-оолович в этом доме... – Зита не смогла найти нужных слов для объяснения. – Мама, ну что ты расспрашиваешь? Тебе всё надо объяснять, что ли? Когда ты в деревне гуляла, разве ты спрашивала у родителей обо всём этом? – Следуя принципу, что лучшая защита – нападение, Зита и не думала оправдываться. Она за руку отвела мать обратно в кухню, за ними, как привязанный, шёл Сергек-оол.

Маргарита Николаевна давно всё поняла. И хотя она понимала, что нужно держать себя в руках, мирно распрощаться, чувство обиды, скорее даже мести, волной захлестнуло ее. Картина из далекой юности так ясно предстала перед глазами Маргариты Николаевны, что ей показалось: вот она, причина её мучений, несложившейся судьбы, росшей в безотцовщине дочери Тони, жестокости и бессердечия Гиты – в этом самом человеке. Сегодня этот негодяй Сергек-оол вмешивается в жизнь ещё одной её дочери, Зиты и оказывает на неё дурное влияние. Всплыл в сознании пример Бичишмы: «Да, да только так! Только ножом!», – пришла в отупевшую от постоянных пьянок голову мысль и уже не покидала ее. Неожиданно Маргарита Николаевна схватила нож для резки хлеба, лежавший на столе, подбежала к Сергек-оолу и взмахнула рукой. Сергей Каадыр-оолович совершенно не ожидал такого поворота событий, но, к счастью, успел сорвать полотенце с плеча и преградить им путь ножу.

– Мама, что с тобой?! Опомнись! – Зита схватила за грудь и с силой отшвырнула мать от гостя.

Маргарита Николаевна поскользнулась и со всего маху навзничь упала, ударившись затылком о батарею. Зита подбежала к ней.

– Мама, мамочка, что с тобой? – силилась приподнять ее и никак не могла. Тёмная кровь из-под затылка матери лужей растеклась по полу. Распрощавшись со всеми муками, Рита Николаевна с «легкой руки» дочери ушла в иной мир. На лице её не было ни обиды, ни сожаления, скорее, наоборот, облегчение. Выражение её лица словно говорило: наконец-то кончились мои страдания и я могу отдохнуть. Обычно коричневые щеки её стали белыми, что береста, она казалась сейчас даже моложе и красивее столь похожей на неё дочери. Зита заплакала.

То, что мать пьянствовала, гуляла, это отодвинулась далеко. Перед ней стоял лишь образ всегда веселой, бодрой, отзывчивой и доброй матери. Только теперь она почувствовала, что на всем белом свете не было дороже человека, чем мать. «Кто я теперь после этого? Как может жить человек, убивший собственную мать, и может ли он вообще жить? – начала она спрашивать саму себя. – Ну почему? Почему ругала маму? Разве я вообще имею право ругать её? А какая же тогда я сама?».

Вопросы, вопросы... Они роем неслись в голове, не давая возможности сосредоточиться на чём-нибудь одном. И как ответы на эти вопросы, перед Зитой, словно цветные лепестки калейдоскопа, промелькнула вся её юная жизнь.

* * *

Сложно словами описать положение Зиты. Из-за этого она так и не смогла толком объяснить матери присутствие Сергея Каадыр-ооловича. Вообще, Сергей Каадыр-оолович – один из тех, кто довел до нынешнего уровня дело, которым раньше занимался его друг Чечек-оол.

Работник одного госучреждения Чечек-оол был давним знакомым Риты, можно сказать, даже очень близким. Как-то приехав в командировку в село, Чечек-оол по обыкновению зашел в гости к Рите и они, как всегда, начали гулять. Увидев повзрослевшую и похорошевшую дочь Риты, Чечек-оол вскружил школьнице голову, и сделал её женщиной. С тех пор для Зиты никаких тормозов в отношениях между мужчиной и женщиной не существовало.

Толчок к тому дал еще один её «талант»: с раннего детства она обчищала карманы маминых собутыльников. Некоторые их них, протрезвев, обнаруживали пропажу денег и не раз ловили Зиту с поличным. Рита за это иногда била дочь, а иногда и хвалила, приговаривая: «Ай да дочь у меня, шустрая и практичная – жить умеет». А какой результат такого воспитания? Известно, какой. Зита выросла действительно очень шустрой и отчаянной. Когда собутыльники Риты захмелев, начинали приставать к её дочери, получали хорошую оплеуху. После связи с Чечек-оолом Зита практично остужала пыл пристававших мужчин: «Есть деньги, так и не только погладишь, но и более лакомый кусочек отведаешь».

Приехав как-то вновь, Чечек-оол предложил Зите: «Здесь тебе ловить нечего. Поедем в Кызыл?». В те дни Зита и ушла навсегда из родительского дома.

Чечек-оол поселил её в общежитии на краю города в комнате вместе с Зинаидой Монгушевной, женщиной лет тридцати.

– Да ты же совсем еще дитя. Замучает тебя этот негодяй! – пожалела Зиту при первой же встрече Зинаида Монгушевна. – Можешь меня называть Зиной. Смотри, как здорово: ты Зита, а я Зина, – довольно рассмеялась она.

– Почему это замучает?

– Увидишь, детка. Ох, и тяжелая работка тебя ожидает.

И действительно, в течение пяти лет Зита, не зная ни сна, ни отдыха, работала на Чечек-оола. А работа заключалась в том, чтобы услужить людям. Работала в основном по ночам, днем была свободна: хочешь – в город езжай, хочешь – бездельничай, но обе женщины предпочитали отдыхать в комнате, потому что сил не оставалось даже на безделье. По вечерам сторожили телефон: если звякнет, значит, на сегодня работа есть – через пару минут подъедет машина и увезет. А в свободное от работы время иногда удовлетворяли и желания самого Чечек-оола. Бесплатно. Как Чечек-оол рассчитывался с клиентами, неизвестно, но «сестрам» он выдавал деньги исправно. А в те годы люди не получали зарплату месяцами. По сравнению с ними у Зиты и Зины положение было гораздо лучше. Но самое трудное в этой работе – моральная сторона. Клиенты попадались разные, подавляя брезгливость, Зита исполняла их грязные прихоти. Они считали, что коли заплатили, имеют право делать всё, что захотят. Самое худшее, когда использовали группой.

И вот после долгих моральных терзаний, Зита откровенно высказала всё, что накопилось в душе, Чечек-оолу и, сняв квартиру на небольшие сбережения, попробовала свои силы в торговом деле. Но без посторонней помощи торговля не пошла, и спустя некоторое время Зита вернулась на прежнюю «работу». На этот раз она примкнула к «ночным бабочкам». Сутенёры, по сравнению с Чечек-оолом, оказались бессовестными и жестокими людьми, думали лишь о собственной выгоде. Денег, которые они давали проституткам, хватало лишь на пропитание, а иногда и просто водкой откупались. Для Зиты начались годы тяжелых мучений, из квартиры ее выгнали, так как заплатить за аренду она не смогла. Слава богу, к спиртному у нее тяги не было, в детстве предостаточно насмотрелась на пьяниц. Ради приличия могла пропустить одну-другую рюмочку, но до пьяного состояния никогда не доходила.

А. Хоюгбан 
Продолжение следует