«БОМЖ» РИТА

– Да всё не так, мама. Я же давно Гите говорила: приведи маму. Все удивлялась, почему вы не приходите.

Наконец пришло взаимопонимание, спокойно договорились, что будут встречаться. Рита дала слово, что начнёт нормальную жизнь. На том и расстались. Только от того договора ничего путного не вышло – из-за проклятой водки Рита так и не смогла сходить в гости к дочери.

* * *

...Маргарите Николаевне, показалось, что она засиделась. Воспоминания, словно порыв ветра, улетели, вновь вернув её к рекламному щиту Аяса Данзырына, шумной улице с мелькающими взад-вперед «маршрутками». Маргарита Николаевна посмотрела на солнце, – было уже за полдень. «Ба, ещё не поздно! Пойду-ка я с Маней встречусь, посоветуюсь, надо где-то денег найти». Маргарита Николаевна подумала об оплате за справку и пошагала в сторону центрального рынка.

В ограде недостроенной аптеки, ставшей обиталищем для бездомных, вокруг костра сидели бомжи. Слегка голубую от седины голову тёти Мани Маргарита заметила ещё издали. Нет никого добрее и отзывчивее её, когда она трезвая. Да и когда выпьет, самое плохое, что она может сделать, так это громко кричать, размахивать руками, горланить песни на весь центр да учить уму-разуму Риту. Она-то надоумила и отправила Риту выбивать себе пенсию: «Тебе уж за пятьдесят, в родной деревне ты работала, не тунеядствовала – иди выбей себе пособие».

Действительно, в трудовой книжке Маргариты Николаевны немало записей, родственники постарались через знакомых, чтобы не было прерывания стажа. Да и по сравнению с другими бомжами у Маргариты Николаевны в паспорте есть прописка – она действительно гражданин родной республики. Как только тетя Маня узнала про это, расхохоталась: «Смотри-ка, тебя даже к награде можно представить».

Рита подошла к кучке пёстро одетых людей и села в «кресло» из кирпичей.

– Ну, как твои дела? – сразу же начала допрашивать тетя Маня.

– Кажется, ничего. Через два-три дня всё должно получиться. – Маргарите Николаевне казалось, что стоит ей получить справку, как её неустроенная жизнь сама по себе наладится. – Начальники тоже ведь об этом думают, – добавила она, вспомнив Сергея Каадыр-ооловича.

– А-а, к чертям собачьим! Будут они думать, как же! – выразил общее мнение потерявший всякую надежду и доверие к власть предержащим Корген-оол Монгуш, человек с чёрным, как у негра, лицом, покрытым сеткой мелких морщин, по которому вряд ли точно определишь возраст. – Ох-ох, голова раскалывается! У них одни методы – резиновой дубинкой по голове, вот и всё. Ну-ка, налей скорей этого, – поторопил он почти не отличающегося от него ни лицом, ни одежкой друга Виталия.

– Погодь-погодь, «технарь»-то ещё не размешан. Я человека за водой отправил, а он пропал.

Маргарита Николаевна уже достаточно хорошо знала, что проблемы, возникающие ежедневно перед бомжами, для обычных людей кажутся мелкими. Например, питьевая вода. Летом, конечно, легче: можно использовать воду из водосточных труб, а зимой – одно мученье. Кто пустит бомжа за порог, чтобы позволить ему набрать воды?

Ну, с водой ещё куда ни шло. Самая главная проблема – где провести ночь? Этот вопрос возникает ежевечерне перед всеми сидящими вокруг костра. И перед тетей Маней, и перед постоянными её спутниками супругами Мариной и Оюн-оолом, и перед Бичишмой, которая обычно сидит, уставившись глазами в одну точку, молчит и качается из стороны в сторону, и перед Корген-оолом, который порою плетёт трудные для понимания философские разговоры, и его неразлучным другом, бывшим когда-то даже начальником, Виталием Веремеевым, и перед недавно присоединившимся к ним молодым парнем Андреем, – перед многими, кого Маргарита Николаевна даже и не знает, с заходом солнца неизбежно возникает этот вопрос.

– Я сегодня Хемчик Надю вместе с длинным Сергеем встретила на «Востоке». Хвастались, что в тёплом подвале живут. А погодите-ка, кто видел Сарыг-оола? Он уж неделю не появляется здесь, – начала ежедневный подсчет тетя Маня.

– Сарыг-оол сюда больше не придет. Я специально ходил посмотреть на два трупа, которые вчера нашла милиция. Один из них уж точно Сарыг-оол, только изуродован сильно, одно ухо отрезано, – сообщил Корген-оол.

– О, господи! Говорят, появились молодчики, которые уши отрезают. Ужас! – Бичишмаа сложила руки, словно хотела помолиться, и выразительно посмотрела на Андрея.

– Ты что, думаешь, я отрезал ему ухо, дура косматая? – ругнулся Андрей. – Я Сарыг-оола и пальцем не тронул, а вот твоё дряблое ухо я могу и сейчас отрезать.

– Тихо-тихо, уважай старших, сынок, – начала успокаивать Андрея тётя Маня. – Да никто тебя не обвиняет. Ты молодой, по любому поводу сердиться нельзя. Кто знает, может, встретишь хороших людей, и судьба твоя изменится. Среди людей и хорошие есть. Я вот, кажется, рассердила свою добрую русскую женщину из девятиэтажки. Мы часто встречаемся с ней у контейнеров. Она выносит мусор, а я постоянно в контейнерах роюсь. Она подойдет ко мне, ничего не скажет, протянет пять или шесть рублей, и я молчу, даже спасибо не говорю – возьму деньги и иду прочь. Я даже не знаю, как её зовут. А сегодня она мне протянула десять рублей. А я, дура, возьми да и попроси её: «Добавь ещё два рубля на “технарь”». Как она рассердилась: «Я тебе даю, чтобы ты хлеба себе купила, а ты только о водке и думаешь, несчастная бродяжка!». Достала из кармана мелочь и швырнула ее мне в лицо.

– Да, хорошие люди действительно бывают, – вставила слово всегда молчавшая Бичишмаа. – Я вчера одним уголь помогла сгрузить, так они вместо денег дали «технарь» разбавленный. Я опьянела. Очнулась: стою на улице возле каких-то «Жигулей». Молодой тувинец, открыв дверцу, протянул мне медную посудину с водой и говорит: «Умойте лицо, угбай». Я провела рукой по лицу – всё черное от угольной пыли. Отошла к забору и размазала воду по лицу. А тот парень вышел из машины, подошел ко мне и протянул десять рублей. Добрый парень.

Назвать бомжей коллективом не совсем будет верно. Потому что у них нет силы, которая объединяла бы их, нет общей цели, которой бы они добивались. Это – кучки людей, появившиеся в центре города, на «Востоке», в районе «Башни», возле колодцев отопления. Они переходят из одной кучки в другую, снова возвращаются. А бесследно исчезающих, как Сарыг-оол, и того больше.

Маргарита Николаевна, хоть и многих бомжей знала в лицо, лишь догадывалась, как они докатились до жизни такой – ведь не всякий душу откроет. Но, будучи очень общительной, она могла любого заставить поделиться тайнами. По большому счету, причина всех этих несложившихся судеб одна – водка, и корень всех зол – в ней же, а ещё от слабости характера.

Вот, к примеру, Марина и Оюн-оол Бачылаи. Марина осиротела ещё в детстве, выросла в детдоме, там же познакомилась с Оюн-оолом, по совершеннолетии вышла замуж. Получили благоустроенную квартиру, работали, детей нарожали аж троих. В общем, жили, как все. И выпить любили. Приехал к ним однажды из кожууна не то Марины, не то Оюн-оола дальний родственник Чудаан-оол с гостинцами. А они, выросшие в детдоме, про родственников мало что знали – интересно им было, поговорили, повеселились, и стали привечать его. А Чудаан-оол как приедет, поит Бачылаев неделями. А однажды после одной такой попойки Чудаан-оол показал супругам бумагу с их подписями. Под дарственной бумагой, где все честь по чести, и заверено нотариусом: так, мол, и так, дарим свою трёхкомнатную квартиру такому-то. В общем, новоявленный хозяин выгнал из квартиры всю семью. Когда однажды супруги вернулись из города, «любимый родственник» просто-напросто не открыл железную дверь, которую быстро установил в их отсутствие. И не посудишься, иска не предъявишь – на руках у Чудаан-оола документ о дарении квартиры с подписью её хозяев. И Марина, и Оюн-оол удостоверились, что это именно их подписи, но вот когда, где и при каких обстоятельствах они их поставили, так и не могли вспомнить.

Что поделать, супруги, забрав с собой детей, пошли по домам, как в тувинской поговорке: где сытно кормили – девять дней ночевали, где щей не давали – шесть дней ночевали. Так они промучились год. К счастью, опять же по наставлениям тети Мани, обойдя кучу кабинетов, они кое-как пристроили детей в школу-интернат. С тех пор прошло несколько лет, их старший сын уже служил в армии. А супруги Бачылаи среди бомжей стали «ветеранами», на их телах живого места нет, одежда ободралась, пообтрепалась, ничего от прежних Марины и Оюн-оола не осталось.

Бичишмаа Кол родом из Тоджи. Её судьба ничем не лучше других. Все страдания и муки её начались с тех пор, как она вышла замуж. Муж Бичишмы оказался очень жестоким человеком, постоянно бил жену. Прожив с ним десять лет, бедняжка и счастья-то не видела. А однажды, когда пьяный муж снова начал издеваться над ней, она, не вытерпев, схватила попавшийся под руку нож и всадила своему мучителю прямо в сердце. Отсидев срок за убийство в колонии под Красноярском, Бичишмаа приехала в Кызыл, пропила все деньги, потеряла паспорт и вот уже год как бродяжничает. Возвращение на Тоджу стало для нее неразрешимой проблемой, о билете на дорогу и речи не могло быть. А если и вернется на родину, кто её ждет, кто примет? От земляков она как-то слышала, что невестка, жена старшего брата, ставшая главой в роду, вычеркнула её из списка родных, мол, такая бродяга и пропойца, как Бичишмаа, им не нужна, пусть и носа к ним не кажет. С тех пор выход из жизненного тупика она видела только в водке, и каждый день думала лишь о том, где бы раздобыть стакан «технаря». Постоянно шатающуюся, нетрезвую Бичишму однажды милиционеры избили дубинками – оттого она, видимо, и умом немного тронулась, ничего почти не говорит, только сутуло снуёт по городу.

А бедную тетю Маню вышвырнул из её же собственной квартиры единственный зять. Она с мужем жила в большой квартире на четвёртом этаже в доме с аркой, прозванном народом «Санта-Барбарой». Раньше в этом доме жили уважаемые люди города, и тётя Маня с мужем были достойными представителями тувинской интеллигенции. После смерти мужа единственная дочь тёти Мани, работавшая в институте, влюбилась в студента Оолака, намного моложе её, и вышла за него замуж. Зять оказался весьма прагматичным человеком. Видимо, отношения между Оолаком и Ларисой завязались в основном из-за квартирного вопроса, и как только он прописался, поведение его резко изменилось. Смирного и скромного паренька как не бывало: и выпивать начал, и гулять с другими женщинами. Бедняжка Лариса, промучившись с ним десять лет, покончила с собой, оставив родителям дочь Сайдашку. По результатам следствия, Лариса сама повесилась, а по словам тети Мани, в иной мир ей «помог» уйти муженёк. И это было похоже на правду, потому что Оолак на следующий же день после похорон жены привел в дом новую хозяйку. Это была хоть и молодая, но языкастая, грубая и хитрая женщина. Первое, что она сделала, – заставила Оолака сдать дочь в сиротский приют. Затем она создала невыносимые условия для свекрови: постоянно устраивала ссоры и скандалы, могла целыми ночами ругаться с мужем. И тётя Маня, сбежав от такой жизни, пошла бродить по улицам.

Вот уже год тётя Маня судится с зятем. Она подала иск к нему и его молодой жене с требованием освободить квартиру. Выяснилось, что по закону у тёти Мани и её внучки есть возможность выгнать «захватчиков» из квартиры. Но мешала прописка Оолака. Зять предлагал обменять её на две квартиры или продать, но тёща заупрямилась и наотрез отказалась. Был бы зять хорошим человеком – отчего бы и не согласиться. А раз Оолак так поступил с ними, тётя Маня решила ни за что не уступать ему. К сожалению, в том, что судьи тянут с делом, есть вина и самой тёти Мани. А причина всё в той же проклятой водке. По этой самой причине заседание суда не раз откладывалось. Зять такие ситуации, естественно, использовал в своих целях, выдвигая новые и новые доводы, которые всё более затягивали решение суда. Тянули, видимо, надеясь на мудрую восточную поговорку: или эмир помрет, или ишак сдохнет.

Как бы там ни было, тётя Маня не теряла веры, что победит «захватчиков»: «Мы с Сайдашкой ещё так заживем в нашей квартире. Рита, Марина, Бичишмаа, отмоем вас от грязи и вшей, залечим раны и как следует отметим новоселье», – нет-нет да и мечтала вслух тётя Маня.

– А, к чертям собачьим! Так уж и будете новоселье справлять, как же! Да вас, алкашей, меньше чем через неделю вытурят из квартиры, – словно студёной водой окатывал их пессимист Корген-оол, и от его слов всем становилось зябко.

Маргарита Николаевна с интересом вслушивалась в очень точные, иногда даже слишком прямолинейные слова дяди Корген-оола. Правду ли говорят, что он закончил философский факультет Московского университета, неизвестно, но послушать его всегда было интересно.

– Чем объяснить, что в последнее время в Кызыле много бомжей появилось? – задавал он вопрос и тут же сам отвечал на него. – Тем, что наша Тува стала развитой. То, что бродяги могут вот так собираться в группы, и есть признак развитого капитализма. Мы служим большим толчком к дальнейшему развитию социальной и экономической жизни. Почему? Да потому, что, глядя на нас, умные люди будут стараться изо всех сил улучшить свою жизнь. А иначе, – они это хорошо понимают, – могут попасть в наши ряды. Бомжи – те же безработные. Во времена советской власти безработных не было, государство обязано было обеспечить каждого человека работой. И что же люди? От такой заботы они забывают про ответственное отношение к своей жизни. А сегодня как? Будешь плохо работать – уволят. Метящих на твоё место на улице много, только и ждут, когда ты оступишься. При таком положении самое лучшее – изо всех сил стараться не потерять работу.

– А почему тогда вы не начнете работать изо всех сил? – подколола его Маргарита Николаевна.

– Оо, я совсем другой случай. В любом обществе обязательно есть люди свободных профессий, вроде моей. Кто они? Это не производители материальных благ, они – лекари человеческих душ. Например, писатели, композиторы, артисты.

– А почему это я ничего не слышала ни о композиторе, ни о писателе, ни об артисте по имени Монгуш Корген-оол?

А. Хоюгбан 
Продолжение следует