Перемены к худшему

Ни в коем разе не хочу вставать на защиту Лужкова. Хрестоматийный случай крокодиловой коррупции не может вызывать ни сожаления, ни сочувствия. Москва давно превратилась в некое ежедневно пережевывающее миллиарды долларов железобетонное чудовище, самим москвичам давно не принадлежащее. Сам Лужков – это далеко не все челюсти огромного мастодонта, а его жена-миллиардерша – отнюдь не весь желудок, хотя и представительная его часть. Москва по праву принадлежит чиновничьей вертикали, уходящей своим шпилем в Кремль, а не гражданам города.

Вот поэтому-то, нисколько не жалея об отставке Лужкова, я считаю, что его отставка – это всего лишь перемена к худшему. Да, она несколько революционна, но не направлена на улучшение жизни москвичей и города в целом. Мы, простые жители мегаполиса, ничего от этой отставки не приобретаем, а в лучшем случае – не теряем.

По-прежнему мы будем жить в дорогущем городе, стоять в бесконечных моровых пробках, дышать ужасным асфальтовым воздухом, не будем иметь шанса приобрести жилье в пределах МКАДа и будем всячески уязвимы перед любым чиновничьем произволом. И хорошо, если останется то, что было при Лужкове: порядок в системе городского хозяйства, скидки при оплате ЖКХ, надбавки пенсионерам и работникам социальной сферы. А если нет?

Ведь и от Лужкова мы все это принимали, скорее, как милость. О социальной защищенности как законном праве мы даже не заикались. Столичный мэр представлялся нам неким полновластным хозяином, от которого мы могли ждать только подачки. Никакого права голоса у нас не было. И, конечно же, не будет.

Потому что сняли Лужкова совсем не за воровство и кумовство. И отнюдь не за абсолютизацию власти. Его сняли за разногласия с более мощной и, подозреваю, более коррумпированной частью челюстей и желудка и, даже не побоюсь этого слова, – частью мозга нашего ужасного чудовища. Предположим, за разногласия с его несколько левым полушарием.

Формулировка «вышел из доверия» – что-то из области феодальных отношений. Не угодил герцогу – остался без поместья. Именно так это и выглядит. Мы же, простые жители города, обыкновенные холопы в глазах не только помещика, но и герцога, интересны только с точки зрения оброка и послушания. От нас требуется то же, что и всегда: послушно исполнять барскую волю и не роптать, даже если будет худо.

При барине Лужкове москвичам было не худо. Да, унизительно, да дышать нечем, да, исторический облик Москвы обезображен, но сытно, тепло, чисто. Барин-вор, но он хороший барин. Из бюджета города в пользу прекрасной половины нашего барина выжималось все, что только можно было выжить, но и холопы жили по-человечески.

А как будет сейчас, можно только догадываться. И мой прогноз – будет хуже, потому что герцог пришлет в поместье своего назначенца, серую, слабо разбирающуюся в столичном хозяйстве личность, которая по логике вещей будет еще серее и еще комичнее самого герцога. Новый барин просто по определению не может быть яркой и сильной политической фигурой. Критерием оценки при назначении нового мэра будет именно серость и послушание, ибо это единственно возможные критерии феодальных отношений.

И этой новой серой личности будет безразлична судьба города, и судьба москвичей, потому что от них он никак не зависит. Его основополагающей задачей станет гарантированные проценты голосов за нужного кандидата, и на холопов он будет смотреть исключительно через призму предстоящих выборов.

И если новый барин с этой задачей справиться, то ему простят прочие мелкие огрехи: в коммунальном ли то хозяйстве или в социальной сфере. Город давно не принадлежит москвичам. Они рядовые статисты, свидетели барских разборок, а, как известно, когда два барина ссорятся, чубы трещат у простых смертных. Так что затрещат еще наши чубы, и будем мы через какое-то время вспоминать старого барина со словами благодарности.

Чтобы мы окончательно убедились, что Лужков плохой, нам покажут про него новый многосерийный фильм, но низкохудожественные чары все равно будут спадать после первой же оплеухи нового мэра. Только вот пожаловаться будет некому, потому-то рука нового барина – рука самого герцога.

Андрей Гусев