Митька и Витька
(Поползни)

Я возвращаюсь с охоты засветло. Прислонив лыжи к кедру, захожу в избушку. Снимаю рюкзак. Вынимаю из него стылого в капкане соболя. Растапливаю печку. Ставлю на неё кастрюлю с супом и чайник, и выхожу расколоть уже напиленные сухие кедровые чурбашки. Берусь за топор, воткнутый в пенек, а на топорище уже Митька. Скок, скок вверх по топорищу и клювиком за палец, а Витька тем временем карабкается по бродню. Ах да, ребята, совсем забыл про вас.

Из-под крыши избушки достаю мешок с мороженым мясом. Откалываю топором кусочек и тщательно дроблю его обухом на пеньке. Измельченное мясо раскидываю на утопанной площадке и берусь за прерванную работу. Митька и Витька, два поползня – близнеца немедля приступают к делу. Они беспрерывно снуют из леса к лакомству, унося кусочки мяса и пряча их в коре деревьев, чтобы потом спокойно потрапезничать. Я раскалываю чурки. Иногда колотые поленья чуть не попадают в Митьку или в Витьку, но это их не пугает, не прекращая челночные рейсы не на секунду.

Рано утром еще солнышко не вывершило Сурлуг-Хемский хребет, в избушку стучат. Да, да войдите – отвечаю на стук спросонья. Стук настойчиво повторяется. Стучат одновременно в окно и дверь. Ну, ребята, с вами не соскучишься. Я встаю, обуваю бродни с отрезанными голяшками, в них я переобуваюсь, приходя с охоты, выхожу из избушки. Митька вертится на топорище, а Витька скачет по пеньку, а может быть, наоборот: Витька на топорище, а Митька на пеньке... различить невозможно.

Достаю кусочек мяса и направляюсь к птичьей столовой. Близнецы так поспешно принялись переносить мясные крошки, а маленькие склевывать на месте, как будто за пеньком их караулил отчаянный деревенский рыжий кот. Но поспеш­ность маленьких птичек была не напрасной. Не успела за мной захлопнуться дверь, раздалась тревожная дробь. «Кыш, кедровка-воровка!» – закричал я c порога. И отогнанные поползни принялись подбирать оставшийся корм. А обиженная пестрая лесная сорока, усевшись на ближайшую кедровую ветку, разразилась отчаянной лесной бранью.

На шум, как из-под земли, начали появляться ее товарки. «В чем дело? В чем дело?» – спрашивали те на абсолютно понятном кедровом языке. Да вон... повела презрительно клювом в мою сторону... Я схватился за полено. Кедровки вспорхнув, расселись подальше и принялись за старое. «Я вам с вечера выбросил соболиную тушку! Где она? Там в снегу! В снегу! Где так вы остроглазые! Капкан замаскированный обнаружите, в плашку заберетесь, а здесь тушку не отыскали!» По непримятому снегу я отыскал лунку, выковырял из снега тушку и положил на видное место. Кедровки замолчали.

Возвращаясь с обхода путика, поздно вечером я заметил наполовину исклеванную тушку соболя. А утром, когда солнышко вывершивало Сурлуг-Хемский хребет, в дверь и окно настойчиво застучали. Я встал. Сунул ноги в обрезанные бродни. Брал кусочек мяса, дробил его на пеньке обухом топора. Ожидал, пока Митька и Витька управятся с ним. Завтракал и уходил на проверку путика. И так изо дня в день, пока не пришло время расстаться со всеми до следующего охотничьего сезона. Но на следующий год ни Витька, ни Митька не прилетели. А кедровки... но это следующий рассказ.

Е. Чемисов